О скиталец, прости
Небогатый прием,
И коня отпусти -
Нет покоя при нем!

И бездомный бродяга,
И светлый король,
Эту пенную брагу
Отведать изволь.

Не гнушайся присесть
У огня очага,
Щит у входа повесь -
Здесь не встретишь врага.

Скинь доспехи свои
И забудь у огня,
Тихо взор подыми
И взгляни на меня!

Расскажи о стране,
Что покинул давно,
О старинном вине,
О войне... Все равно.

И усталым мечом
Угольки шевеля,
Говори ни о чем
И смотри на меня,

Пока греет огонь
И очаг раскален...
Бьет копытами конь
У границы времен.

---------------------------------------------
Мне хочется своим тебя назвать
За то, что бесконечны дни разлуки,
За то, что никогда мне не узнать,
Как ласковы бывают твои руки...
За то, что, уходя поспешно прочь,
Ты честно не поделишься любовью,
За то, что сон в измученную ночь
Тебя ко мне приводит в изголовье...
Как будто нет долгов и нет границ
У времени, что нам дано судьбою,
И только из-под сомкнутых ресниц
Скользнёт слеза, слегка грозя бедою...
Мне этим счастьем не переболеть...
И даже горем вдоволь не напиться...
В своём огне самой же и сгореть,
Упав на землю опалённой птицей.
Неначатый роман не дописать...
Со временем и тему позабудешь...
Но хочется тебя своим назвать
За то, что ты им никогда не будешь...

БРОНЗОВЫЙ СОЛДАТ.

***
Он стоит на маленькой, стерильно чистой площади в центре столицы независимой страны.
Неторопливые эстонские голуби царапают бронзу коготками и по-европейски солидно, с явным удовольствием, срут ему на голову.
Он старается не обращать внимания.
Память. Он помнит яркие майские дни, детей с цветами и старенького маршала Баграмяна. Маршала вели под руки, и ветеран, тряся бритым черепом в древних пигментных пятнышках, надтреснутым тихим голосом говорил о войне. Той самой, которая в каждом из нас навсегда.
Когда-то у Него было имя. И не одно, а одиннадцать — от подполковника Котельникова до гвардии старшины Борщевского. На рядовых не хватило места. На рядовых всегда не хватает. Места для имени на памятнике, орденов, баранов для папах… Рядовые привыкли.
Потом местные власти решили, что негоже помнить русских оккупантов поименно. Доску с фамилиями вырвали с мясом, а на её месте повесили другую. Объясняющую, что это теперь – памятник всем, погибшим во Второй мировой войне. То есть вообще всем. Без исключения.
Американскому сержанту, загнувшемуся на Соломоновых островах от кровавого поноса. Бандеровцу, подорвавшемуся на партизанской мине. Латышскому эсэсовцу, выловленному чекистами в лесу в сентябре сорок пятого. Обгоревшей головешке, бывшей когда-то Евой Браун. Японскому камикадзе, разнесшему на молекулы английский крейсер.
Он стоит в плащ-палатке, пыльных кирзачах, с ППШ на плече и думает: блядь, ну при чём тут камикадзе?
А ещё Ему очень холодно.

***
Тагира Шайдуллина забрали в армию в тридцать седьмом. Там кормили, одевали, учили читать по-русски и стрелять. И никто не вспоминал, что он из кулаков. Бравые городские большевики приехали к ним в двадцать восьмом и признали кулаками всех. Всю татарскую деревню Ваныш в полном составе отправили в Забайкалье, искупать воображаемую вину. Потом спохватились, приказали простить и вернуть. Но не сразу. Многие успели помереть непрощёнными.
В Красной Армии Тагиру очень нравилось. И на финскую войну он отправился, полный энтузиазма.
А потом были дикий мороз, неразбериха и бестолковщина, расстрелянные перед строем командир и комиссар полка. Неуязвимые за деревьями финские ополченцы-щюцкоровцы, лыжники-привидения в маскхалатах с роскошными автоматами «Суоми». Гранитные надолбы и железобетонные доты «линии Маннергейма». Обмороженные руки, окаменевший ледяной хлеб и медаль «За отвагу».
Медаль весьма способствовала любовным успехам младшего командира запаса Шайдуллина. Осенью сорокового он женился на самой красивой девушке района. Дочка родилась в августе, когда мобилизованный Тагир уже был старшиной роты в запасном пехотном полку в Казани.
Было голодно. Фронтовой паёк и тыловой – две большие разницы. Тагир приспособился ловить кур на птицефабрике, закидывая за колючую проволоку леску с рыболовным крючком, на который насаживался кусочек серого, как глина, хлеба. Что ещё больше увеличивало ценность Шайдуллина в глазах отцов-командиров.
И в глазах роскошной белокурой телефонистки тоже. Пускающий на блондинку слюни штабной писарь с соперником разобрался просто. Буксир, расталкивающий железной грудью первые прозрачные ладожские льдинки, притащил в блокадный Ленинград баржу с пополнением. Среди укачавшихся, облёванных, оглушенных визгом немецких «лаптёжников» солдат был и Тагир.
Промерзшие окопы. Меню из гнилой капусты. Пирамидки мороженого говна в ходах сообщения. Порванный ветром плакат «Отстоим город Ленина».
Ротный, отпросившись у командования, поволок на Петроградку вещмешок, набитый сэкономленным офицерским пайком. К жене и дочке. В дороге он потерял сознание от голода и недосыпа, упал и замёрз насмерть. Так и не узнав, что девочки погибли вчера, во время артобстрела.
Никогда не видевший лыж, Тагир добровольцем пошел в лыжный батальон. Их две недели кормили на убой и отправили в рейд по немецким тылам. Из шестисот человек вернулось двадцать. Командование, похоже, удивилось и не знало, куда выживших девать. Выдали ордена и отправили под Синявино.
Что есть счастье на войне? Например, не курить. Тогда можно махорку выменять на хлебную пайку.
Или атака. Что может быть прекраснее возможности выпрямиться, вырвать закоченевшее от трёхчасового лежания в ледяной болотной жиже тело и, замирая от чувства, что все пули из этого сраного пулемета летят лично в тебя, бежать к немецким окопам, в хруст и вой рукопашной схватки. А потом в обставленном с европейским комфортом блиндаже потягивать трофейный коньяк и материть старшину, застрявшего где-то с термосом, в котором – горячая пшенка.
Перед форсированием Нарвы прислали очередного взводного. Восьмого на памяти помкомвзвода Шайдуллина. Обычно в первом же бою юные младшие лейтенанты, затянутые в рюмочку новенькой портупеей, вскакивали в полный рост на бруствер и, размахивая пистолетиком, подростковым фальцетом призывали за Родину, за Сталина. Пламенная речь заканчивалась одинаково – немецкой пулей в горячий лоб. А потом всё шло по накатанной – бойцы, пригибаясь, уходили делать свою тяжкую работу уже под командой Тагира.
Этот лейтенант, вроде, был опытный. Переправились, окопались, зацепились.
Из колеи взводного выбил пулемет, остановивший атаку.
- Сержант, давай кого-нибудь туда. Пусть гранатами забросает.
- Тащленант, так не доползёт же. Всё простреливается. Как вошь на голой жопе, честное слово. Давайте у комбата сорокапятку попросим, пусть артиллеристы поработают.
- Разговорчики. Делай, что сказано.
Тагир матюкнулся, снял вещмешок и шинель, проверил гранаты.
-Тыкуда,сержант?
- Я на смерть пацанов не пошлю. Лучше сам.
- Стой!
Тагир уже полз, мечтая стать маленьким и плоским.
Оставалось метров сорок, когда его накрыло.
Он лежал в воронке. Кровь и жизнь медленно вытекали, впитываясь в землю. В эстонскую землю.

***
Он стоит на площади в центре столицы маленькой, но гордой, сбросившей тяжкое ярмо советской оккупации страны.
Он даже не пытается понять певучую, но чужую речь.
Ему очень холодно без Вечного огня. Местные власти посчитали, что жечь русский газ перед русским памятником неэкономично.
Недавно Его опять облили краской горячие местные парни. Он не обиделся. Кровавые брызги роднят Его с теми, ради кого Он стоит.
Говорят, русские своих на войне не бросают.
Может, Его как-то можно забрать?

Пустил флуд под нож)))

Пришлось мне побывать когда-то в селе Салтановка под Васильковым. Село как село, ничем не примечательное. Днем...вымершее, вечером - пьяное, ночью -
темное.

Определили мы туда пять игровых автоматов. Поставили их в гастрономчик единственный. Налоговики местные захотели сто гривен в месяц и - работай. Ни
документов, ни разрешений не требуется - ничего. Автоматы - старые, но в то время на каждом шагу их еще не было, потому - экзотика.

- А що, можна грош виграти? - спрашивает какой-то дед, зашедший в гастроном за хлебом.
- Можно+ Нужно! - я ковыряюсь возле розетки.
- А ск льки ставити на нього треба? - дед явно заинтересован.
- Да чем больше поставишь, тем лучше! - мне весело. Я уверен, что уже вечером автоматы оккупируют аборигены.
- И сыну своему расскажи, дед. Работать не надо, знай себе выигрывай, - добавляет мой приятель.

Все, готово. Автоматы подключены. Устраиваем презентационную игру.

- Ну, кто хочет бесплатно поиграть? Ставлю по десять гривен каждому! - это я в соседний бар-генделик захожу, фраер киевский.

Через две минуты на облупленных табуретках возле гривневысасывающих железяк сидит компания.

- Красна! Ну, по-любому, красна! - парень с лицом Мао Цзэдуна подсказывает товарищу, по какой клавише бить.

Я улыбаюсь. Мне ли не знать, что все эти угадывания - пустая трата времени. В автомате стоит программа. Можешь все время в красную лупить, если он должен
тебе дать - даст. Но должен дать он - мне. Ибо программу установил я. Лично. И очень доволен этим. Я прекрасно знаю, что сейчас пацаны выиграют.




И этот
выигрыш засядет у них в голове. Они потом сто раз проиграют, а выигрыш помнить будут. И рассказывать о нем будут, наивные+
Через несколько лет я буду сидеть на рулетке и проигрывать колоссальную сумму. Заставлю все поле фишками. Неприкрытым останется число 33. Закрываю глаза.

- Тридцать три, черное! - объявит крупье.

Я взорвусь бранью, начну кричать, что "все подстроено", зарекусь туда приходить. И вернусь туда на следующее же утро+

- Куди! Куди ти лупиш! Придурок, але ти кончений, - Мао ударил вне очереди. И "не попал".

Приятели очень недовольны им. Он признает свою ошибку, супит брови, пыхтит. Программа в автомате придумана с участием очень серьезных психологов.
Ориентирована она на самые неприятные качества человеческой натуры. Доминирует жадность. "Я выиграл сто гривен. Но ведь можно еще десяточку выиграть!"
Игрок спускается до восьмидесяти гривен. Сними, дурачок! Десять поставил - восемьдесят выиграл. Нет. Если бы все было так просто - не было бы
многомиллионных вилл на берегу океана у владельцев казино. "У меня ведь БЫЛО сто!" Да десять у тебя было, десять! "Нет, сто!" Ну, все спустил. Теперь ведь
нужно отыграться. И на следующий день приходит человек, вспоминая ВЧЕРАШНИЕ сто. И так - до бесконечности+

- Короче! - один из игроков вскакивает. Оказывается, сидящий рядом с ним случайно "прокрутил" по сотой ставке. Гривна ушла в небытие.
- Зроби мен гривню! - потерявший деньги взбешен.
- Васю, я не хот в, - пытается оправдаться его товарищ.
- А мен похрен! Зроби мен гривню!

Дело пахнет дракой. Я вмешиваюсь:

- Не ссорьтесь, горячие салтановские парни. Что такое гривна? Да наплюй+
- Слухай, я його не просив н чого натискати! Хай зробить мен гривню!

Я достаю портмоне, вынимаю гривну, даю "потерпевшему". Обращаюсь к его другу:

- Будь аккуратнее в следующий раз. Видишь, как твой друг расстроился.
- Це м й брат, - говорит "виновник" потери гривны.

Вот это номер. Из-за гривны чуть родному брату пачку не начистил! Что за люди+

Через пару лет я буду сидеть в Киеве за игровым столом казино. Меня отвлечет близкий мне человек, и я не успею сделать ставку. И выпадет зеро. Я ловил его
с час. И я начну орать матом на любимого человека. Из-за вонючих бумажек с водяными знаками+

Игроками благополучно спущены мои "презентационные" червонцы. Они лезут в карманы.

- У мене вже тридцять було! От я мудак - чому не зняв?..
- А я до сотки д йшов, бляха-муха...

Я мысленно потираю руки. Все. Присели. Еще не плотно, но это первый шаг. Воспоминания о том, что было, но "не снял"+

Спустя пару лет я проиграю тысячу долларов. И буду ее отыгрывать неделю. И попаду еще в шесть. И каждый раз, переступая порог казино, буду вспоминать о
"вчерашней тысяче"+

Проходит месяц. Когда я пересчитываю кассы с автоматов, у меня глаза на лоб лезут.

- Где они столько зарабатывают, чтобы столько проигрывать? - спрашиваю я у девушки-продавщицы, которую мы назначили маркером на автоматы.
- Да где?.. Где-то+ - грустно как-то говорит она.

Позже я узнаю, что ее парень проиграл на наших автоматах акции местной птицефабрики. Он украл их у матери и продал. А потом он наиграет "в кредит" на
многие тысячи. Мы приедем к нему домой. Нас встретит его мать. Усталая женщина с лицом старухи.

- Он мне не сын. Делайте с ним, что хотите+

И делали, что хотели. Только денег так и не получили.

- Может, грохнем его? - предлагает один из моих "подельников". Самый смелый на словах и самый подлый и трусливый на деле. Спустя несколько лет он "кинет"
собственную мать на квартиру.

- Ты "грохать" будешь? - интересуюсь я.

Блин, о чем люди думают? Проиграть чужие деньги и прятаться, как крыса+

Через пять лет я буду заходить в парадное, созваниваясь с соседом. "Выгляни, понюхай - на этаже никого нет?" Меня будут караулить с шести утра до
двенадцати ночи. Домой соваться побоятся, а под парадным устроят настоящее дежурство. В две смены+

Мы делим автоматные кассы. Все на проценте. Все довольны. Денег больше, чем мы ожидали.

- Слушай, ведь есть же уроды, готовые друг другу горло перегрызть за долю? - спрашивает меня, приобняв за плечи, мой друг.
- Есть. Я слышал. Точно - уроды+ - отвечаю я+

Через два года мы откроем точку игровых автоматов в Киеве. И, не поделив денег, станем кровными врагами. Будем всерьез вынашивать планы убийства друг
друга. А еще через год мой друг умрет. И я произнесу мерзкую фразу, услыхав о его смерти+

Сегодня я шел в подземном переходе на станции метро "Театральная". И увидел знакомое лицо. "Лицо" курило и материлось.

- Привет, помнишь меня? - подошел я к парню.
- Толян! Як життя? - узнал, значит.

Это тот самый парень, который орал на своего родного брата за гривну много лет назад.

- Хорошо, как у тебя?
- Прикинь, програв! - парень показывает пальцем в сторону вывески "Метро-Джекпот".
- Много? - спрашиваю я, заранее зная ответ.
- Все! Не позичиш мен ? Я зараз в д граю... Автомат припакований! Виручай, Толян... - с собачьей преданностью - в глаза.
- Нет. Не выручу.

Я смотрю на грязные джинсы паренька, на его порванные кроссовки.

- Ты что в Киеве делаешь?
- Да так... За хав...
- Как брат? - интересуюсь я.
- Вбили брата. В н в карти почав грати, малют нськ його вбили за борг... Толян, виручай! В д гра мось...

Мне невыносимо больно. Я понимаю, что, не появись я тогда в их селе со своими автоматами, они, при желании, нашли бы, где на них "подсесть". Но чувствую
себя виновным. Виновным в смерти брата этого пацана. Виновным в том, что он сейчас выпрашивает у меня деньги. Виновным в том, что жизнь у этого парня
поломана. Я знаю, чем все закончится. И потому чувствую себя безоговорочно виновным.

- Слушай, Вася, давай ты подъедешь по этому адресу, - протягиваю пацану визитку, - я не играю уже давным-давно. Это - путь к могиле, понимаешь? Ты гробишь
себя.

Парень недоверчиво смотрит на меня:

- Не гра ш? А ти грав?
- Да. Но не в этом дело. Эти клацанья по кнопкам не стоят того+
- Толян, дай грошей, а? В д гра мось...

Я протягиваю парню визитку и ухожу. Я раздавлен. Мог ли я думать много лет назад, что причиню зло абсолютно неизвестным мне людям? Да мне начхать тогда
было! И теперь я ухожу, втянув голову в плечи. Чтобы не слышать голоса этого Васи. Чтобы заняться своими делами и поскорее попытаться забыть об этом
пареньке и его брате. Да только получится ли - забыть?